Когда-то при чтении чеховского «Острова Сахалин» меня оторопь взяла от одного абзаца. Смею напомнить: во время путешествия Чехова на Сахалин, там жили в основном каторжники и переселенцы.
Делая по собственной воле перепись населения острова, Антон Павлович побывал практически в каждом посёлке, в каждом доме. Вот как он описывает характерное жильё островитянина: «В избе одна комната, с русскою печкой. Полы деревянные. Стол, два-три табурета, скамья, кровать с постелью или же постлано прямо на полу.
Или так, что нет никакой мебели, и только среди комнаты лежит на полу перина, и видно, что на ней только что спали; на окне чашка с объедками. По обстановке это не изба, не комната, а скорее камера для одиночного заключения. Где есть женщины и дети, там, как бы ни было, похоже на хозяйство и на крестьянство, но всё же и там чувствуется отсутствие чего-то важного; нет деда и бабки, нет старых образов и дедовской мебели, стало быть, хозяйству недостает прошлого, традиций.
Нет красного угла, или он очень беден и тускл, без лампады и без украшений, – нет обычаев; обстановка носит случайный характер, и похоже, как будто семья живет не у себя дома, а на квартире, или будто она только что приехала и еще не успела освоиться; нет кошки, по зимним вечерам не бывает слышно сверчка... а главное, нет родины».
Вы ничего не узнаёте? Вы не бывали в подобных домах в двадцатом веке? Думаю, приходилось. И не два раза. Сколько их было и есть – «наш адрес не дом и не улица, наш адрес Советский Союз…» К чему я это? Как много составляющих у понятия «родина». Чехов назвал добрую часть. Традиции поколений, связь с прошлым, обычаи, то, что греет душу (сверчок с кошкой), что необходимо духу – красный угол с иконами. Каждая играет свою неповторимую роль. Вот образа, под ними молилась за твоих родителей, за тебя твоя бабушка, а, возможно, и прабабушка. Вот табуретка, сделанная твоим отцом, вот солонка, доставшаяся тебе от мамы по наследству, вот картина, тобой приобретённая, вот детский рисунок под стеклом…
В доме, если в нём живёт не временщик, должен быть стол. Прочный, удобный, вместительный. Что поставим в его центр? Да там уже стоит – солонка. Совсем немного занимает полезной площади столешницы, но по праву ей самое почётное место. А как же без неё. Кто-то оспорит мои слова, скажет: главное на столе хлеб. Не буду возражать. Даже соглашусь. Но почему-то мы, встречая дорогого гостя, оказывая ему особое внимание, демонстрируя своё радушие и сердечность, преподносим не только каравай хлеба, но и соль. Нет, солонка – это солнышко за столом… Чехов, описывая дом временщика, не упоминает о солонке. Не трудно догадаться – ей служила какая-нибудь подвернувшаяся под руку посудина, негодная на другое использование, лишь бы соль не просыпалась. К примеру, треснувшая глиняная чашка… Совсем другое в Доме, именно с большой буквы, где есть традиции, есть сердечность, есть хозяйка, есть родина. Где каждый предмет несёт своё тепло. Здесь и солонка не абы какая. Обязательно или точёная деревянная, под палех расписанная, или облитая глазурью глиняная, или хрустальная с тонким металлическим ободком, или замысловатая из цветного стекла, или с тонким узором серебряная…
Когда я узнал, что поэт Дмитрий Мизгулин коллекционирует солонки, первая реакция была: зачем ему это? Отличный поэт. На подъёме. Активно работает, издает книги, а значит, жизнь души напряжена… Что за блажь собирать солонки? Пусть даже серебряные. И тут же вспомнил себя в детстве. И позавидовал: какое это счастье сохранить мальчишеский азарт коллекционера. Как я радовался когда-то каждому своему приобретению. Однажды выменял значок с Московского всемирного фестиваля молодёжи. Не передать, как я, житель маленького далёкого от Москвы сибирского городка под названием Ачинск, гордился этим приобретением. Давно бесследно утратил коллекцию, а этот значок в форме цветка с разноцветными лепестками по сей день перед глазами. Думаю, Мизгулину присущ мальчишеский азарт коллекционера и, безусловно, есть в нём то, чем отличались русские коллекционеры Третьяковы, Щукины, Морозов – стремление сконцентрировать в одном собрании лучшее, сберечь его для потомков. Дать возможность дилетанту от искусства (а таковых нас, зрителей, большинство) полюбоваться красотой, искусствоведу – проанализировать творчество великих мастеров, студенту-художнику – поучиться у них или поспорить с ними, поэту – вдруг воспламенится искрой вдохновения. Мы с гордостью говорим, что Третьяковская галерея – достояние народа, один из мировых музеев-шедевров, и помним, в основе галереи коллекция братьев Третьяковых. Когда-то школьником-старшеклассником, будучи в Москве, открыл для себя импрессионистов, постимпрессионистов в Государственном музее изобразительного искусств им. А.С. Пушкина. Они поразили праздником красок, света, радости, солнечным восприятием мира. И потом многие годы, попадая в Москву, обязательно шёл на Волхонку, чтобы снова и снова постоять у полотен Клода Моне, Эдуарда Мане, Ренуара, Матисса, Поль Гогена, Тулуз Лотрека, Ван Гога… И эта удивительная коллекция плод «мальчишеской страсти» – собрана братьями Щукиными, точнее Сергеем Ивановичем Щукиным. Пётр Иванович Щукин тоже много что «наколлекционировал» и передал государству, но Сергею Ивановичу мы обязаны уникальной коллекций импрессионистов и постимпрессионистов. Её в советское время «раздербанили», и добрую часть широким жестом (отбирать и делить хорошо научились) отдали в Эрмитаж, а теперь последний слышать не хочет о восстановлении справедливости и восстановлении собрания Щукина в первозданном виде. Тогда как Сергей Иванович ничего Питеру не дарил.
Насколько знаю, коллекция Мизгулина уникальна сама по себе. Такого «форума» серебряных солонок нет ни в России, ни за её пределами. Сервировка русского стола всегда тяготела к наличию такого предмета как солонка, поэтому к ней в России издавна трепетное отношение, тогда как запад пиетета к солонкам не испытывает, посему интереса к их коллекционированию музеи, частные коллекционеры не проявляют.
Листаю альбом-каталог «Солонки» (Коллекция Дмитрия Мизгулина) и удивляюсь. Удивляюсь коллекционеру, удивляюсь предмету коллекции. Как же это интересно! Уверен, у Дмитрия Мизгулина с каждой солонкой связана своя история. Я же, перелистывая каталог, не могу не пофантазировать. Вот солонка в форме чугунка. Этакий маленький (всего в три с небольшим сантиметра высотой) серебряный чугунок, внутри золочённый. Никаких украшений на корпусе, никакого орнамента. Скромно на первый взгляд, но как изящно. Какая хозяйка выберет его? Вполне возможно, та, для которой само понятие «чугунок» теплом отзывается в душе. Другая солонка – в виде короба. Кто ей отдаст предпочтение? Предлагаю себе такую версию: лет этак 130 назад зашла в магазин, торгующий серебряными изделиями, молодая хозяйка. И вдруг что-то ёкнуло в сердце… В её родительском доме стояла на столе берестяная солонка, а тут взгляд остановился на серебряной, стилизованной по форме под берестяную… А вот эту «выбираю» на свой стол. И не потому, что в виде русского трона и сплошь золочёная, и не потому, что петух на крышке изображён искусным мастером в фигурном картуше из растительных мотивов, «беру» из соображений пресловутой функциональности – имеется крышка. Открыл, посолил щи или, скажем, окрошку, или украинский борщ, который так искусно готовит моя замечательная жена (и, скажу по секрету, вечно не досаливает), снова закрыл. Гигиенично (никакая пыль не примешается к соли) и практично. Идём дальше по «вернисажу»: вот эту солонку, не без вычурности в форме крупного полураспустившегося цветка с вензелем на бутоне, пожалуй, выбрала бы жеманная барынька… Тогда как высокую, объёмную, щедро золочёную – кустодиевская купчиха… И ещё одна солонка, мимо которой не смог пройти. Её тоже «выбираю» для себя, махнув рукой на обозначенную выше непрактичность. Никаких крышек, наоборот, в форме открытой любым пылинкам вазы на тонкой ножке. Кажется, от неё исходят воздушные волны, как от летящей птицы. Это чудо следует ставить на стол летом, когда ветер треплет занавески открытого окна, а в вазе стоят полевые цветы…
Как тут не поклониться коллекционеру! Не сказать ему слова благодарности! Сколько, оказывается, поэзии в «элементарных» солонках. Чеховское «в человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли» ещё совсем недавно употребляли, где надо и не надо. Правда, особо не вдумываясь в смысл слов и, что самое обидное, слабо претворяя прекрасное в человека. В последние годы формула, надо понимать за ненадобностью, вовсе вышла из употребления телеведущих, журналистов, да и руководителей культуры. Дмитрий Мизгулин коллекцией солонок вслед за чеховским дядей Ваней красноречиво нас убеждает: всё должно быть прекрасно в человеке, в его доме, на его родине… Мелочей нет…
Хотел сказать: стоит ли говорить, что альбом-каталог (как это традиционно принято у благотворительно фонда «Возрождение Тобольска») издан великолепно. И оборвал себя: обязательно нужно говорить! Замечательная книга. Спасибо дизайнерам В. Ахмеджанову и В. Валериусу (главный художник издания «библиотека альманаха Тобольск и вся Сибирь»). Дизайн продуман до десятой доли миллиметра. Имеет место гармоничное сочетание красоты, информативности, наглядности, компактности и ещё чего-то неуловимо-притягательного. Каждый разворот посвящён одной солонке, и первое, что бросается в глаза (а как иначе?) – сама солонка. Она как на ладони. Видишь каждый штрих рисунка. Мне, человеку с техническим образованием, очень поглянулись линейки по вертикали и горизонтали – гадать не надо, какого размера предмет. Всё ясно-понятно! И показался высшим пилотажем приём – многократно увеличенное (так, что в границы листа вмещается лишь фрагмент предмета) «отражение» солонки на втором плане. Вижу в этом сразу несколько плюсов: максимально-рациональное использование площади листа, так как есть возможность увидеть часть рисунка и в таком ракурсе; создаётся эффект зеркальной глубины и объёмности за счёт ненавязчивого введения второго плана, который в свою очередь оттеняет первый и является вкусной добавкой к нему. А какое попадание (да простят меня, дилетанта, дизайнеры за ненаучные термины) в цвет! На тёмно-синем, сочном фоне серебро солонки горит…
Второй лист разворота (левый) – анкета предмета. Есть паспортные данные: год рождения (к примеру, 1844), место рождения (к примеру, Москва), материал и технология изготовления (к примеру, серебро; штамп, чеканка, золочение). Кроме этого имеется фото и описание клейма мастера, изготовившего данную солонку. Само собой, приводится фамилия мастера. Дано краткое, в трёх-четырёх предложениях, но ёмкое описание предмета.
Безусловно, огромную работу при составлении каталога провели искусствоведы Н.В. Яковлева и А.С. Виноградова. В коллекции Мизгулина свыше 200 предметов, охватывающих более 150 лет (с 1809 г. до 1972 г.). Есть работы общеизвестных фирм и фабрик, а есть замечательные мастера, над расшифровкой инициалов которых пришлось покорпеть.
Вступительная статья А.Г. Елфимова представляет собой даже не эссе, а оду в прозе, пропетую соли и солонке, их значении на обеденном столе русского человека.
В сумме альбом-каталог получился ничем иным, как уникальным экспонатом. Завидую тем, кто попадёт на выставку солонок с альбомом-каталогом в руках, последний даёт возможность полнее войти в мир коллекции Мизгулина, почувствовать её атмосферу. На какие-то детали скорее обратишь внимание на фото, чем на самом предмете. На выставке нет возможности взять солонку, поднести к глазам…
Было бы страшно обидно, если такая великолепная коллекция имела бледненький альбом-каталог. Позволю себе портняжную аналогию: и костюм отличный, и на пуговицах не стали выгадывать. С чем и поздравляю благотворительный фонд «Возрождение Тобольска».
Сергей Прокопье